И было это в самом начале застойных семидесятых. Поэтому, видит Бог, мне даже как-то не верится, что кто-то, может быть, не знает этого замечательного творца. Что ж, если для кого-то Звездинский еще нуждается в представлении, то он - поэт, композитор, певец, коммерсант, академик.
Член Американской академии поэтов, попечительского совета русской православной церкви, автор сотен песен, баллад, популярнейших во всем мире хитов.
Профессионально занимается музыкой с 15 лет. Его партнерами в разное время были звезды отечественного джаза А. Козлов и Л. Чижик. Он аккомпанировал Майе Кристалинской, Маргарите Суворовой, Гелене Великановой - самым популярным певицам 60-х годов. Играл в ансамблях «Норок» и «Веселые ребята».
Это он сочинил легендарного «Поручика Голицына» - балладу, которую с восторгом и душевным трепетом люди пели в шестидесятые годы. С теми же чувствами исполняют ее сегодня, и грядущие поколения будут возвращаться к ней, ибо сочинение это - в полном смысле классика. Пришлось Звездинскому, к сожалению, провести и несколько лет в лагерях строгого режима...
- Михаил, было бы логичным, наверное, начать наш разговор с обсуждения твоего разнообразного творчества. Однако мне не дает покоя вот какая мысль. У многих из нас, бывших советских людей, есть, как говорится, свой счет к той тоталитарной системе. Предъявлять его модно, престижно и даже выгодно. Но твой-то счет - особый, лагерным аршином меряный. Не довлеют ли нелегкие годы, проведенные в заточении, на твое нынешнее восприятие жизни? Не довлеют ли над твоей музой злость и обида, спрятавшиеся где-то в укромном уголке души?
- Сказать, что я забыл все свои личные обиды, скорее всего, было бы определенным кокетством. Ведь если бы я в свое время и совершил серьезное преступление, а не то, что мне инкриминировали, то и в таком случае год-полтора лагеря строгого режима вполне достаточный, поверь, срок, чтобы человека наказать по самым жестким меркам. Мне же «накрутили» не один год. За такое время советская пенитенциарная система, как правило, ломала и калечила людей бесповоротно. Даже тех, кто во время войны в полный рост на фашистские танки шел. Мне же, хочется верить, удалось сохранить себя как личность, сберечь творческий потенциал, не огрубеть душой и не обозлиться сердцем на мир.
Я не был ни октябренком, ни пионером. «Меня принимают в пионеры, дружина носит имя Павлика Морозова», - радостно сообщил я однажды бабушке. И услышал в ответ: «Не дай Бог, тот мальчик - исчадие ада. Он предал своего отца». И, вы будете смеяться, Бог не дал. На следующий день, играя с ребятами в снежки, я случайно залепил директору школы в глаз. Естественно, ни в какие пионеры меня не приняли.
Тому есть несколько причин. Во-первых, я не принадлежу к людям, которые комариные укусы застойных времен расчесывают, раздирают до размеров фронтовых ран. Во-вторых, в моем случае сработало «крепкое наследство» - духовное, нравственное, интеллектуальное, какое угодно. Не хочу задним числом выглядеть этаким мудрым пророком, но я доподлинно знал: «застой» долго не продлится, как и сейчас непоколебимо верю: Россия обязательно встанет из развалин, воспрянет экономически, духовно и займет в мире одной ей подобающее место. Эта святая уверенность, к слову, в настоящее время - главный фактор моего вдохновения в творчестве, в бытовой жизни.
Еще мне помогла выстоять поддержка многочисленных моих друзей, близких. Первая среди них - жена Нонна. Как полагаешь, если женщина, имеющая два диплома, знающая семь языков, вместо того, чтобы поехать на престижную работу в Индонезию, последовала за мной в зону, за сотни километров от Улан-Удэ, - это чего-нибудь стоит, что-то для меня значит?
В философском же смысле проблема, вытекающая из поставленного вопроса, обозначена мною в песне «Двоpянский гимн»
